Джаван подавил рыдание, ибо знал, что рыцарь Дерини погиб. Но сейчас он не мог оплакивать Гискарда, ибо сражался за собственную жизнь. Кулдийские лучники выпустили очередной залп, и жеребец с истошным ржанием рухнул под ним, когда еще четыре или пять стрел вонзились ему в бок и в грудь. Джаван приземлился на ноги, по-прежнему сжимая в руке меч, но теперь сражаться ему было сложнее из-за увечной ноги. Карлан бросился на выручку и постарался подсадить короля в седло к себе за спину, но нападающие убили и его лошадь тоже.

Стрелы звенели в воздухе повсюду, и Джаван вскрикнул от боли, когда острие вонзилось ему в плечо, а затем другое — в ногу. Карлан также был ранен в бедро, но продолжал отчаянно сражаться, прикрывая королю спину.

Однако все было тщетно. Джаван обменялся дюжиной ударов с бесконечным потоком нападающих, лишь усилием воли держась на ногах, но в душе он сознавал, что вскоре не сможет противостоять растущей слабости. Его одолевала тошнота и головокружение. В довершение ко всему, предатели смазали наконечники стрел мерашей…

Еще одна стрела попала ему в ногу, другая угодила в грудь. Он почувствовал, что падает. Халдейнский меч выпал из онемевших пальцев. Корону с бегущими львами он потерял в пылу боя еще ранее. Теперь не имело значения, погибнет ли он от ран, или мераша убьет его прежде.

Карлан успел подхватить его, выронив собственный меч, и рыдая, обнял короля. Время замедлилось и словно остановилось. Джаван лишился слуха. Еще несколько стрел вонзилось в землю рядом с Карланом, высоко взметнув грязь, но затем вокруг них бой как будто бы прекратился, хотя откуда-то издалека продолжал доноситься звон стали.

— Мой господин, — прошептал Карлан, прижимая Джавана к груди и даже не пытаясь скрыть слезы. — Боже, что они сделали с вами?

Мутнеющим взором Джаван с трудом различал лицо Карлана… а за ним темные силуэты Custodes. Альберт склонился над ним с окровавленным мечом в руке и смерил короля холодным оценивающим взглядом, а затем другой человек в черном навис над Карланом и вскинул над головой тяжелый меч.

Он знал, что сейчас случится, и видел, что Карлан тоже знает это. Он успел еще стиснуть пальцы Карлана, сожалея лишь, что не может сказать ему последнее прости…

Великий магистр Custodes с ледяной усмешкой кивнул своему спутнику, и Джаван видел, как тот медленно опускает свой меч… почувствовал, как содрогнулся Карлан, когда лезвие пронзило его насквозь.

— Мой верный Карлан, — прошептал Джаван, и глаза его наполнились слезами.

В тот же миг он препоручил свою душу Господу, молясь, чтобы у него не было лучшего спутника, когда он предстанет пред Престолом Небесным, нежели отважный рыцарь, в чьих объятиях он покоился сейчас… и второй, погибший чуть раньше, который сейчас приветствовал их обоих в ореоле сверкающего сияния по ту сторону тьмы.

Эпилог

Райс-Майкл понял, что брат его погиб, задолго до того как первые гонцы Custodes прискакали в Ремут с вестью о нападении Анселя Мак-Рори и ренегатов-михайлинцев. Осознание этого пришло постепенно, и теперь он равно скорбел по Джавану, Томейсу, Сорлю и Ориэлю, а также по своему мертворожденному сыну, явившемуся на свет слишком рано, чтобы выжить. Скорбь эта жила в затаенных глубинах его души, куда не могли добраться даже зелья, которыми пичкали его лекари все эти дни.

Тело брата доставили в Ремут в день его семнадцатилетия. Бледному, сраженному горем Райсу-Майклу позволили встретить траурную процессию на ступенях Ремутского собора, а через несколько дней он проводил брата к месту последнего упокоения, — оба раза его окружали двое заботливых священников Custodes, но все, кто видел его, отмечали, что принц явно вне себя и пока не может оправиться от удара. Поэтому никого не удивило, когда сановники объявили, что их новый правитель вместе с юной королевой настолько опечалены своей двойной утратой, что намерены несколько недель провести в уединении, прежде чем назначить дату коронации. Управление страной пришлось взять на себя королевскому совету.

Позднее в памяти Райса-Майкла от этих дней, что положили конец его юности, сохранились лишь жалкие обрывки. До конца лета новый король оставался пленником в собственном замке, его постоянно пичкали успокоительным, а порой давали и более сильные зелья, когда требовалось его появление на каких-то торжественных мероприятиях, хотя таковых было очень немного.

Когда же в сознании его наступало прояснение, ему подробно объясняли, чего именно от него ждут, и что случится, если он вздумает противиться. Оглушенный наркотиками, он лишь молча соглашался, в глубине души гадая, неужели Алрой в таком же состоянии провел все четыре года своего царствования. А с приближением коронации сделалось еще хуже.

Его короновали в день святого Михаила, когда ему исполнилось шестнадцать… Разумеется, сперва одурманили, и на протяжении всей церемонии рядом присутствовал заботливый священник Custodes, поддерживающий короля, чтобы тот не упал. Зрителей состояние правителя привело в ужас. Из всех принцев Райс-Майкл всегда был самым крепким и здоровым, но в день коронации все заметили, что под глазами у него залегли темные круги… Никто и не подозревал, что лекари несколько раз за прошлую неделю пускали ему кровь, чтобы окончательно лишить воли к сопротивлению.

Вид короля и его общая апатия лишь подтверждали слухи, бродившие все лето, что здоровье нового правителя пошатнулось после гибели брата, и пройдет довольно много времени, пока он вновь сумеет оправиться. Судя по всему, еще какое-то время, возможно даже до весны, он будет не в силах исполнять свои обязанности, и поэтому править должен продолжать совет.

Однако вскоре после коронации его перестали пичкать лекарствами. Кроме того, его перевели в новые королевские апартаменты, где уже поселили Микаэлу, подальше от тех комнат, где нашли свой жестокий конец Сорль с Ориэлем. Через пару дней сознание его прояснилось, аппетит улучшился, и силы начали возвращаться к Райсу-Майклу. Он был рад, что вновь способен мыслить трезво, но также прекрасно осознавал, что это означает.

Именно поэтому встреча с Микаэлой не принесла желаемого облегчения. Летом они виделись очень редко. Сперва поскольку она оправлялась от выкидыша, а позже он был не в том состоянии, чтобы общаться с кем бы то ни было. Он знал, что она испугана и из-за всего происшедшего и из-за того, в каком состоянии он находится, и сейчас страх ее ничуть не уменьшился.

Но поскольку он точно знал, почему сановники позволили им возобновить совместную жизнь, то тщательно воздерживался от любой близости с супругой. Сейчас их старались почаще оставлять наедине, — роскошь, которой они были лишены все лето, — но он даже не прикасался к ней. Помногу часов они проводили сидя в одной комнате, молча занимаясь каждый своим делом. Она вышивала, он пытался читать или, чаще, просто бездумно смотрел в окно или любовался, как блестит на пальце кольцо Огня. Говорили они мало и лишь о пустяках. А поздно ночью лежали на разных концах огромной постели, принадлежавшей прежде Джавану и Алрою, а еще раньше их отцу, и он слышал порой, как она тихонько рыдает, думая, что муж ее спит.

Прошло несколько недель, прежде чем она набралась смелости задать ему вопрос. Они молча отужинали в ласковых осенних сумерках, а затем устроились в мягких креслах у камина, потягивая старое везаирское вино, которое он некогда так любил… хотя теперь пил куда меньше, чем в былые времена.

— Райсем, что с тобой творится? — промолвила она вдруг.

С печальной улыбкой он вздохнул и закрыл глаза. Вот уже несколько дней он ожидал этого вопроса.

— Я король-марионетка, Мика, — прошептал он, хотя знал, что она спрашивает совсем не о том, ибо это было очевидно с того самого ужасного дня, когда мир их перевернулся вверх тормашками.